783 Вера

Сегодня ровно два года, как не стало основателя Первого московского хосписа Веры Миллионщиковой

21.12.2012

Старшая Верина дочь Маша недавно рассказала мне, что когда ее бабушка рожала ее маму, началась бомбежка. Октябрь 1942 года, город Ртищево Саратовской области, все убежали в бомбоубежище, истерика, паника, страх, и Верина мама осталась одна в пустом роддоме. Так посреди войны и разгрома появилась на свет Вера.

Как будто специально для того, чтобы стать таким врачом, который всегда будет держать пациента за руку. Она им и стала. Вслед за владыкой Антонием Сурожским, которого Вера очень любила и чьих книг так много и сегодня в ее хосписе, она считала, что страдание не всегда можно снять, но помочь человеку вынести его — можно.

О, этот Верин хоспис! Никакого больничного запаха. Абсолютно домашняя обстановка. Всегда свежие цветы в палатах. Горячие обеды для родственников, у которых нет ни сил, ни времени готовить дома. Комнаты для детей посетителей, где они играют, пока их мамы общаются с их умирающими бабушками. Нет расписания — проведывай родных и близких круглосуточно. Или вот: можно приводить сюда с собой собак и кошек. Все это не мелочи. Без всего этого хоспис превращается в морг. А хоспис — не дом смерти и не дом скорби, а дом жизни. И первые хосписные заповеди: «Достойная жизнь до конца» и «Если человека нельзя вылечить, это не значит, что ему нельзя помочь».

Вера сказала однажды: «Когда до меня вдруг дошло: я начинала акушеркой в роддоме, а теперь вот работаю в хосписе, то рассмеялась и сказала: «Ни хрена себе!» В этом вся Вера — никакого тщательного отслеживания всех вех своего пути, фанатизма, надувания щек, бережного несения себя и своей значительности.

Помню, когда мне было хреново, она, выслушав, могла вот ровно в двух-трех словах, не больше, так разрулить ситуацию, что мы обе сразу начинали хохотать как сумасшедшие, и без всякой истерики, искренне, радостно. Вот просто два-три слова, ну, разумеется, не случайных, не первых попавшихся, не вычурных, не вымороченных… Сегодня всем, кто знал Веру, не хватает этих ее двух-трех слов.

…У блеска глаз женщины всегда есть имя, отчество и фамилия. Мужчины, которого она любит (-ла).

У Веры — это ее муж. Константин Матвеевич Федермессер.

Мы пьем чай с Константином Матвеевичем в Верином кабинете, который никем не занят, и, надеюсь, никогда не будет занят, он не то чтобы стал мемориальным, просто остался Верин. Этот кабинет и сегодня не пуст, там, как и при Вере, всегда какие-то встречи, разговоры — и серьезные, и веселые. Вера сама не любила пафоса, вот этого показного надрыва и скорби («графиня изменившимся лицом бежит пруду»), декоративной духовности. Она была не «зло, безнадежно, безысходно» добра, а добра просто, нормально, неподдельно.

Константин Матвеевич говорит: «Вера от природы обладала удивительной способностью располагать к себе людей. Но это природное она в то же время очень сознательно и очень ответственно в себе воспитывала, развивала».

Мы с ним говорим и говорим, и он признается, что впервые за эти два года так долго говорит о Вере вслух, и боялся, что будет очень тяжело, а вот как-то светло на душе…

Потому что это — Вера.

Младшая дочь Нюта говорит, что все время с мамой в диалоге. Сразу после ее смерти она думала — это какая-то патология. А сейчас рада, что так происходит. И Нюта призналась мне, что из-за этого диалога она даже не скучает по маме. То есть скучает — физически. Что не слышит ее голоса. Что не может взять за руку. Но не скучает духовно. Потому что постоянно с мамой.

А недавно Нюте приснился сон: мама с грудным ребенком на руках. И Нюта спрашивает: «Мама! Это что, я еще одного ребенка родила?» А Вера — ей: «Нет, это я взяла ребенка такой-то хосписной сотрудницы подержать, чтобы ей работалось полегче».

Так что Вера и оттуда помогает. Правда, помогает. Вот теперь детский хоспис. Он становится реальностью, а это было заветной Вериной мечтой.

…Как-то, уже когда Веры не стало, я увлеклась идеей письма к ней, и так увлеклась, что в какой-то момент нашего разговора с Нютой очень по-деловому спрашиваю: «Ну, какие еще новости о хосписе сообщить маме через газету?» Нюта сначала опешила, а потом спросила меня, улыбаясь: «Вы думаете, там читают газеты?» А потом задумалась и очень серьезно сказала: «Ну, если там все-таки читают газеты, то мама выберет «Новую».